Анна Сергеева-Клятис
Поэзия Константина Батюшкова, вопреки его собственным ожиданиям, не только пережила своего создателя, но оказала значительное влияние на русскую литературу в целом. Одно из выразительных проявлений такого влияния – стихотворение Осипа Мандельштама Батюшков, написанное в 1932году, более чем через сто лет после того, как закончился творческий путь самого Батюшкова. В мандельштамовском тексте среди прочих образов, прямо или косвенно связанных с личностью, биографией и творчеством Батюшкова, особенно выделяется последний, завершающий стихотворение:
Чтож! Поднимайудивлённыеброви,
Ты, горожанинидруггорожан,
Вечныесны, какобразчикикрови,
Переливайизстаканавстакан...
Какую ассоциацию может вызывать у читателя красная жидкость, переливаемая из стакана в стакан? Думается, прежде всего — с вином. Однако в тексте стихотворения названы только вечные сны и образчики крови. Упомянутые в тексте сны не могут быть следствием опьянения, поскольку они — вечные. Сам процесс переливания крови с наибольшей степенью вероятности отсылает нас к истории болезни Батюшкова, с подробностями которой Мандельштам был, без сомнения, знаком. В самом мотиве переливания крови прочитывается что-то медицинское, почерпнутое из записки, составленной лечащим врачом Батюшкова, Антоном Дитрихом. Приведём несколько характерных фрагментов: Сознание постепенно полностью покинуло его, он стал болезненно метаться туда-сюда, руки задрожали — кровь сильнейшим образом бурлила; Однажды, увидев по пути красивую, всю усеянную листвой липу, он сказал мне: Оставьте меня в тени под этим деревом. Я спросил его, что он там собирается делать. Немного поспать на земле, — отвечал он кротким голосом, а затем печально добавил: Спать вечно; Его обычная пища состояла из фруктов, хлеба, булок, сухарей, чая, воды и вина, и лишь в вине он, дай ему волю, часто превышал бы меру. Однако способ переливания крови, описанный в стихотворении, ставит под сомнение медицинские ассоциации — ведь кровь переливается из стакана в стакан (а не из колбы в колбу, например). М.Л.Гаспаров остроумно назвал эту мандельштамовскую метафору сниженным образом анализа крови.
Следует заметить, что в упомянутом стихотворении Мандельштама отразились не только сведения о болезни Батюшкова, но и впечатления от его поэтических текстов. Дело в том, что мотив питья, как и мотивы переливания, перетекания жидкости во всевозможные сосуды чрезвычайно характерны для Батюшкова. Эту особенность заметил ещё М.О.Гершензон, выделявший в поэзии Батюшкова речения так называемого термодинамического характера.
Горацианские тексты Батюшкова изобилуют чашами с вином или сладким мёдом, который помогает забыть пирующим об уходящей молодости и приближающейся смерти:
Ах! почтожемнезаране,
Друглюбезный, унывать?
Всясудьбамоявстакане
Станемпитьивоспевать…
(К Петину)
Особо отметив употреблённое поэтом слово стакан, приведём ещё несколько примеров:
Заранедолжноликрушиться?
Умру, ивсёумрётсомной!..
Новыещё, друзья, сомною
Подтеньютополейгустою,
Сзлатымичашамивруках
Слюбовью, сдружбойнаустах...
(Весёлый час)
Имы…потопимскуку
Всейчашезолотой
Покабежитзанами
Богвремениседой
Игубитлугсцветами
Безжалостнойкосой,
Мойдруг! Скорейзасчастьем
Впутьжизниполетим;
Упьёмсясладострастьем
Исмертьопередим…
(Мои пенаты)
Интересно, что прозаический стакан в приведённых отрывках сменяется именно золотой чашей или золотыми чашами. Драгоценный металл, из которого изготовлена чаша наслаждения (эта метафора тоже часто звучит в батюшковских текстах), подчёркивает нетленность и полноту жизненной радости. Ср. в Элизии: О, пока бесценна младость // Не умчалася стрелой, // Пей из чаши полной радость, — или в Весёлом часе: Жизнью дай лишь насладиться,// Полной чашей радость пить.
Часто чашу наслаждения, из которой поэт и его друзья пьют вино, чтобы забыть о неизбежном смертном часе, подносит им… дева любви. Любовь, дружество и вино — вот три (впрочем, вполне традиционные) составляющих счастья. В уже цитированном нами стихотворении Весёлый час условная героиня Лиза тоже участвует в дружеской пирушке. Названная поэтом резвой и живой нимфой, она принимает на себя роль вакханки, разливающей дурманящий напиток в золотые чаши друзей.
Лизарозоюпылает
Грудьлюбовиюполна
Улыбаясьналивает
Чашусветлоговина.
Мыпотопимгорестьнашу,
Други! вэтуполнучашу
Заметим, что строка грудь любовию полна рифмуется со стихом чаша светлого вина и зеркально отражается в сочетании слов полна чаша. Лиза полна любовью, как чаша — светлым вином. Поэтому уже в следующем двустишии явственно звучит мотив количественного увеличения вина: Выпьем разом и до дна // Море (уже не чашу! — А.С.-К.) светлого вина.
Вообще почти ни одна пиршественная сцена в батюшковских текстах не обходится без героини (или целого ряда героинь), присутствие которых придаёт описанию яркий эротический характер. Так, например, происходит в любимой элегии самого Батюшкова Мечта. Там описываются любовь и вечный пир в Оденовых чертогах, где дочери Веристы, // Власы свои душисты // Раскинув по плечам. // Прелестницы младые, // Всегда полунагие, // На пиршества гостям // Обильны яства носят // И пить умильно просят // Из чаши сладкий мёд. Но нередко прекрасная героиня просто подменяет собой чашу наслаждений, сама становится сосудом, содержащим сладострастный напиток — вино любви. Так, в Источнике, обращаясь к своей возлюбленной, поэт говорит:
Девалюбви! — яктебеприкасался,
Смёдомпилрозынавлажныхустах.
Эти строки представляются нам особенно значимыми в контексте рассматриваемого стихотворения Мандельштама, где Батюшков появляется с розой (нюхает розу) и Дафну поёт. Имя Дафна было употреблено Батюшковым в его поэтических текстах лишь однажды, однако героине, носящей созвучное имя Зафна, посвящено целое стихотворение — Источник. На устах Зафны с мёдом смешаны именно розы. Мотив опьянения любовью наиболее отчётливо звучит в стихотворении Ответ Гнедичу: Батюшков использует развёрнутое сравнение:
Какгость, весельемпресыщённый,
Роскошныйпокидаетпир,
Такя, любовьюупоённый,
Покинуравнодушномир!
Страх смерти оказывается преодолённым (герой собирается покинуть мир равнодушно) благодаря упоённости, опьянённости любовью. Как видим, любовь и вино оказываются в поэзии Батюшкова не только совместимыми, но и взаимозаменяемыми средствами для спасения от отчаяния.
Этот вполне традиционный эпикурейский мотив варьируется с другим, противоположным ему: веселье оказывается недолгим, трагизм бытия властно вторгается в поэтический мир Батюшкова: Но где минутный шум веселья и пиров, // В вине потопленные чаши? — вопрошает герой, занятый вопросом Что прочно на земли?. В другом месте поэт отказывается воспевать шумную за чашей младость среди военных непогод (К Дашкову). Отказ от вина в пользу нематериальных наслаждений описывается у Батюшкова, однако, с помощью знакомых формул, которые приобретают новый, религиозный оттенок. Чаще всего это происходит в стихотворениях, написанных после нравственного перелома 1814 года, когда Батюшков попытался найти для себя опору в христианстве. Так, в элегии Надежда (1815) появляется странная и очень выразительная метафора: Когда струёй небесных благ // Я утолю любви желанье… Ещё более интересный вариант предоставляет нам текст послания К Никите (1817). Описание боя и победы в бою завершается следующим пассажем:
Орадостьхрабрых! — киверами
Винонекупленноепьём
Иподпобеднымигромами
МыхвалимГосподапоём!..
Некупленное вино — это, с одной стороны, вино трофейное, захваченное в неприятельских домах. Однако семантика слова некупленное (то есть такое, которое не покупается, а даётся как дар) в сочетании с последующей молитвой наводит на мысль о вине евхаристическом. Воины причащаются после битвы. При этом способ причащения кажется уж совсем невозможным — храбрые пьют вино не из золотой чаши, что было бы куда более уместно, и даже не из стакана, а из кивера. Эта неожиданная отсылка к древнерусской литературе — испити шеломом Дону — кажется вполне естественной в системе представлений эпохи ампира. Героическая старина Руси таким образом возрождалась в девятом на десять веке.
Тема евхаристии слышится и в уже многократно цитированном нами Весёлом часе, где вполне соответствующая обряду золотая чаша несколько раз появляется в единственном числе.
Как мы помним, в своём стихотворении Мандельштам предлагает Батюшкову переливать из стакана в стакан вечные сны, как образчики крови. Оба эти мотива объединяются в переводе Батюшкова из поэмы Эвариста Парни Иснель и Аслега, стилизованной под скандинавский эпос. В Опытах… переводу предпослано пояснение: Битва кончилась: ратники пируют вокруг зажжённых дубов… В отрывке описаны сны воинов после битвы, и хотя это ещё не вечные сны, но их содержание насыщено интенсивным переживанием смерти. Мы процитируем небольшой фрагмент:
Копьёраменапрободает,
Ихлещеткровьизнихрекой;
Несчастныйранызажимает
Холоднойтрепетнойрукой!
Заметим связь между пиром (соответственно выпитым вином) и сном ратника, в котором так обильно проливается кровь.
Ещё более близкий мандельштамовскому тексту фрагмент встречаем в стихотворении Гезиод и Омир, соперники. Гезиод, которому Омир только что предсказал скорую и преждевременную гибель, совершает жертвоприношение подземным богам. Как видим, тема вечного сна, смерти здесь звучит довольно отчётливо. Юный поэт пытается задобрить обильными жертвами Аида и Персефону, чтобы отсрочить час своей кончины:
Привозлияниях (ср. спереливаниямиуМандельштама),
овнамладуюкровь
Довременнобогамподземнымпосвящает,
ИМузамсветлыесосудыпредлагает…
Здесь уже содержатся все необходимые компоненты — переливаемая кровь и светлые сосуды.
Комментируя мандельштамовские строки, мы сознательно привлекли разнообразные батюшковские тексты, однако это не означает, что, создавая стихотворение Батюшков, Мандельштам намеренно апеллировал к конкретным строкам старшего поэта. В его диалоге с Батюшковым немногочисленные цитаты соседствуют с поэтическими формулами, воссоздающими обобщённый образ батюшковской поэзии. Напомним что знаменитый афоризм Батюшкова Чужое — моё сокровище спустя столетие эхом отозвался в мандельштамовских строках:
Инеодносокровище, бытьможет,
Минуявнуков, кправнукамуйдет,
Исноваскальдчужуюпеснюсложит
Икаксвоюеёпроизнесёт.
Список литературы